Политсвинарник

...."Через три недели я заметил планету, во всех подробностях схожую с Сателиной..., но напрасно искал я знакомый космодром. Я уже хотел снова повернуть в безмерные глубины Пространства, когда увидел, что какое-то крохотное существо подаёт мне снизу сигналы. Выключив двигатели, я быстро спланировал и приземлился близ группы живописных скал, на которых высилось большое здание из тесаного камня. Навстречу мне по полю бежал высокий старец в белой рясе доминиканцев. Оказалось, что это отец Лацимон, руководитель миссий, действующих на звёздных системах в радиусе шестисот световых лет. ...
Отец Лацимон оказался очень гостеприимен: я разделил с ним обед, приготовленный из местных продуктов..., а потом мы вышли на веранду миссионерского дома..., и в предвечерней тишине седовласый приор доминиканцев начал поверять мне свои огорчения и жаловаться на трудности миссионерской работы в здешних местах.
Например, пятеричники, обитатели горячей Антилены, мёрзнущие уже при шестистах градусах Цельсия, и слышать не хотят о рае, зато описания ада их живо интересуют, ввиду существования там благоприятных условий - кипящей смолы и пламени. Кроме того, неизвестно, кто из них может принимать духовный сан, так как у них различается пять полов; это нелёгкая проблема для теологов.
Я выразил сочувствие; отец Лацимон пожал плечами:
-Это ещё ничего! Бжуты, например, считают воскресение из мёртвых такой же будничной вещью, как одевание, и никак не хотят смотреть на него как на чудо. У дартридов с Эгилии нет ни рук, ни ног, и креститься они могли бы только хвостом, но разрешить это не в моей компетенции, я жду ответа из апостолической столицы, но что же делать, если Ватикан молчит уже второй год?.. А слышали вы о жестокой судьбе, постигшей бедного отца Орибазия из нашей миссии?
Я ответил отрицательно.
-Тогда послушайте. Уже первооткрыватели Уртамы не могли нахвалиться её жителями, могучими мемногами. Существует мнение, что эти разумные создания относятся к самым отзывчивым, кротким, добрым и альтруистическим во всём Космосе. Полагая, что на такой почве превосходно взойдут семена веры, мы послали к мемногам отца Орибазия, назначив его епископом язычников. Мемноги приняли его как нельзя лучше, окружили материнской заботой, почитали его, вслушивались в каждое слово, угадывали и тотчас исполняли каждое его желание, прямо-таки впитывали его поучения - словом, предались ему всей душой. В письмах ко мне он, бедняжка, не мог ими нарадоваться...
Отец доминиканец смахнул рукавом рясы слезу и продолжал:
- В такой приязненной атмосфере отец Орибазий не уставал проповедовать основы веры ни днём ни ночью. Пересказав мемногам весь Ветхий и Новый завет, Апокалипсис и Послания апостолов, он перешёл к Житиям святых и особенно много пыла вложил в прославление святых мучеников. Бедный... это всегда было его слабостью... Он говорил им о святом Иоанне, заслужившем мученический венец, когда его живьём сварили в масле; о святой Агнессе, давшей ради веры отрубить себе голову; о святом Себастьяне, пронзённым сотнями стрел и претерпевшем жестокие мучения, за что в раю его встретили ангельским славословием; о святых девственницах, четвертованных, удавленных, колесованных, сожженных на медленном огне. Они принимали все эти муки с восторгом, зная, что заслуживают этим место одессную Вседержителя. Когда он рассказал мемногам обо всех этих достойных подражания житиях, они начали переглядываться, и самый старший из них робко спросил:
-Преславный наш пастырь, проповедник и отче достойный, скажи нам, если только соизволишь снизойти к смиренным твоим слугам, попадёт ли в рай душа каждого, кто готов на мученичество?
-Непременно, сын мой! - ответил отец Орибазий.
-А ты, отче духовный, желаешь ли попасть на небо?
-Это моё пламеннейшее желание, сын мой
-И святым ты хотел бы стать? - продолжал вопрошать старейший мемног.
-Сын мой, кто бы не хотел этого? Но куда мне, грешному, до столь высокого чина; чтобы ступить на эту стезю, нужно напрячь все силы и стремиться неустанно, со смирением в сердце...
- Ну, так мы тебе поможем!
-Каким же образом, милые мои овечки? - спросил, улыбаясь, отец Орибазий, радуясь наивному рвению своей паствы.
В ответ мемноги осторожно, но крепко взяли его под руки и сказали:
-Таким, отче, какому ты сам нас научил!
Затем они сперва содрали ему кожу со спины и намазали это место горячей смолой, как сделал в Ирландии палач со святым Иакинфом, потом отрубили ему левую ногу, как язычники святому Пафнутию, потом распороли ему живот и запихнули туда охапку соломы, как блаженной Елизавете Нормандской, после чего посадили его на кол, как святого Гуго, переломали ему все рёбра, как сиракузяне свуятому Генриху Падуанскому, и сожгли медленно, на малом огне, как бургундцы Орлеанскую Деву. А потом перевели дух, умылись и начали горько оплакивать своего утраченного пастыря. За этим занятием я их и застал, когда, объезжая звёзды епархии, попал в сей приход. Когда я услышал о происшедшем, волосы у меня встали дыбом. Ломая руки, я вскричал:
- Недостойные лиходеи! Ада на вас мало! Знаете ли вы, что навек загубили свои души?
-А как же,- ответили они, рыдая, - знаем!
Тот же старейшина мемног встал и сказал мне:
- Досточтимый отче, мы хорошо знаем, что обрекли себя на проклятие и вечные муки, и,прежде чем решиться на сие дело, мы выдержали страшную душевную борьбу; но отец Орибазий неустанно повторял нам, что нет ничего такого, чего добрый христианин ни сделал бы для своего ближнего, что нужно отдать ему всё и на всё быть для него готовым. Поэтому мы отказались от спасения души, хотя и с великим отчаянием, и думали только о том, чтобы дражайший отец Орибазий обрёл мученический венец и святость. Не можем выразить, как тяжело нам это далось, ибо до его прибытия никто из нас и мухи не обидел. Не однажды мы просили его, умоляли на коленях смилостивиться и смягчить строгость наказов веры, но он категорически утверждал, что ради любимого ближнего нужно делать всё без исключения. Должен сказать, что мы применили только самые его любимые пытки, о которых он повествовал с наибольшим восторгом. Мы думали угодить ему, но он всему противился и особенно не хотел пить кипящий свинец. Мы, однако, не допускали и мысли, чтобы наш пастырь говорил нам одно, а думал другое. Крики, им издаваемые, были только выражением недовольства низменных, телесных частей его естества, и мы не обращали на них внимания, памятуя, что надлежит унижать плоть, дабы тем выше вознёсся дух. Желая его ободрить, мы напомнили ему о поучениях, которые он нам читал, но отец Орибазий ответил на это лишь одним словом, вовсе не понятным и не вразумительным; не знаем, что оно означает, ибо не нашли его ни в молитвенниках, которые он нам раздавал, ни в Священном писании.
Закончив рассказывать, отец Лацимон ... провёл меня в свой кабинет. Одну стену занимала огромная синяя карта звёздного неба; вся её правая сторона была заклеена бумагой.
-Вот видите!- указал он на закрытую часть.
-Что это значит?
-Погибель, сын мой. Эти области населены народами, обладающими необычно высоким интеллектом. Они исповедуют материализм, атеизм, прилагают все свои усилия к развитию науки и техники и улучшению условий жизни на планетах. Мы посылали к ним своих лучших миссионеров - салезианцев, бенедиктинцев, доминиканцев, даже иезуитов, самых сладкоречивых проповедников слова Божия, и все они - все! - вернулись атеистами! Недавно мы попробовали вот это,- отец Лацимон указал на карту, - но безрезультатно.
-Простите, что вы попробовали?
-Ну, заклеить правую часть Космоса бумагой и игнорировать её существование. Но это не помогло. В Риме теперь говорят о крестовом походе в защиту веры.
-А вы что об этом думаете, отче?
-Конечно, оно бы неплохо; если бы можно было взорвать их планеты, разрушить города, сжечь книги, а их самих истребить до последнего, тогда удалось бы, пожалуй и отстоять учение о любви к ближнему, но кто в этот поход пойдёт?

(с) Станислав Лем. "Звёздные дневники Ийона Тихого. Путешествие двадцать второе."