Политсвинарник

Как холодно было в этот вечер! Шел снег, и сумерки сгущались. А вечер был последний в году - канун Нового года. В эту холодную и темную пору по улицам брел неуклюжий нищий Алекс с непокрытой головой, заиндевевшими усами и босиком. Правда, из дому он вышел обутый, но огромные старые туфли у него сразу отобрали за долги подстерегавшие у подъезда подписчики.
Вот Алекс и брел теперь босиком, и ножки его покраснели и посинели от холода. В кармане его старенького бушлата лежало несколько пачек журнала «Морская болезнь», и одну пачку он держал в руке. За весь этот день он не продал ни одного журнала, и ему не подали ни гроша. Он брел голодный и продрогший и так измучился, бедняжка!
Снежинки садились на его длинные и растрепанные рыжие локоны, красиво рассыпавшиеся по плечам, но он, право же, и не подозревал о том, что они давно немыты. Изо всех окон лился свет, на улице вкусно пахло жареным гусем - ведь был канун Нового года. Вот о чем он думал!
Наконец Алекс нашел уголок за выступом дома. Тут он сел и съежился, поджав под себя ножки. Но ему стало еще холоднее, а вернуться домой он не смел: ему ведь не удалось продать ни одного журнала, он не выручил ни гроша, а он знал, что за это подписчики прибьют его; к тому же, думал он, дома тоже холодно; он живет на чердаке, где гуляет ветер, хотя самые большие щели в стенах и заткнуты соломой и тряпками.
Ручонки его совсем закоченели. Ах, как бы их согрел огонек маленького костра от журнальчика! Если бы только он посмел сжечь один журнал и погреть пальцы! Алекс робко вытянул один журнальчик и... чирк! Как журнал вспыхнул, как ярко он загорелся! Алекс прикрыл его рукой, и журнал стал гореть ровным светлым пламенем, точно крохотная свечечка.
Удивительная журнальная свечка! Алексу почудилось, будто он сидит перед большой железной печью с блестящими медными шариками и заслонками. Как славно пылает в ней огонь, каким теплом от него веет! Но что это? Алекс протянул ноги к огню, чтобы погреть их, - и вдруг... пламя погасло, печка исчезла, а в руке у него остался обгорелый корешок журнала.
Он зажег еще один журнал, он загорелся, засветился, и когда его отблеск упал на стену, стена стала прозрачной, как кисея. Алекс увидел перед собой комнату, а в ней стол, покрытый белоснежной скатертью и уставленный дорогим фарфором; на столе, распространяя чудесный аромат, стояло блюдо с жареным гусем, начиненным черносливом и яблоками! И всего чудеснее было то, что гусь вдруг спрыгнул со стола и, как был, с вилкой и ножом в спине, вперевалку заковылял по полу. Он шел прямо к бедному Алексу, но... журнал погас, и перед беднягой снова встала непроницаемая, холодная, сырая стена.
Алекс зажег еще один журнал. Теперь он сидел перед роскошной рождественской елкой. Эта елка была гораздо выше и наряднее той, которую он увидел в сочельник, подойдя к дому одного богатого купца и заглянув в окно. Тысячи свечей горели на ее зеленых ветках, а разноцветные картинки, какими украшают витрины магазинов, смотрели на него. Алекс протянул к ним руки, но... журнал погас. Огоньки стали уходить все выше и выше и вскоре превратились в ясные звездочки. Одна из них покатилась по небу, оставив за собой длинный огненный след.
"Кто-то умер", - подумал Алекс, потому что его недавний старый друг Бабакин, который один во всем мире любил его, не раз говорил ему: "Когда падет звездочка, чей-то журнал отлетает к богу".
Алекс снова зажег журнал и, когда все вокруг осветилось, увидел в этом сиянии старенького Бабакина, такого тихого и просветленного, такого доброго и ласкового.
- Бабакин, - воскликнул Алекс, - возьми, возьми меня к себе! Я знаю, что ты уйдешь, когда погаснет журнал, исчезнешь, как теплая печка, как вкусный жареный гусь и чудесная большая елка!
И он торопливо зажег все журналы, оставшиеся в пачке, - вот как ему хотелось удержать Бабакина! И журналы вспыхнули так ослепительно, что стало светлее, чем днем. Бабакин еще никогда не был таким красивым, таким величавым. Он взял Алекса на руки, и, озаренные светом и радостью, оба они вознеслись высоко-высоко - туда, где нет ни голода, ни холода, ни страха, - они вознеслись к богу.
Морозным утром за выступом дома нашли Алекса: на щечках его играл румянец, на губах - улыбка, но он был мертв; он замерз в последний вечер старого года. Новогоднее солнце осветило мертвое тельце Алекса с журналами; он сжег почти целую пачку.
- Алекс хотел погреться, - говорили люди. И никто не знал, какие чудеса он видел, среди какой красоты они вместе с Бабакиным встретили Новогоднее Счастье.