Политсвинарник

ДРАМА В РЕДАКЦИИ

(коньюнктурный эпос в одной части)

Эпиграф:
О, если бы машинка для письма
мне в душу авторскую заглянуть сумела,
то оценила бы извилины ума,
природой созданного для редакторского дела!

Занавес открывается. За красивым столом с резными дубовыми ножками сидит мужчина с печатью знания на челе. Перед ним – нарезанное ломтиками сало на тарелке. Он просто любит сало. Или говорит о том, что любит. Но, как бы то ни было, ест сало. Во всяком случае, скорее, он ест сало, чем не ест. Но сейчас сало не естся – он напряженно думает и, судя по выражению лица его, мысли эти не совсем приятны.

Как быть – вокруг буза и свистопляска,
В морских издательствах сейчас один раздрай,
Пусть говорят, что груб я и неласков,
Но это глупых оппонентов лай.
Ну, ничего, всех авторов созвав,
Сегодня их я окончательно построю –
Им объясню, в чем каждый был неправ,
Оставлю лучших, прочих всех уволю.

Встает из-за стола, открывает дверь в коридор и кричит собравшимся там авторам:

Эй, вы – всем заходить по одному
И отвечать лишь на мои вопросы -
Вас оставлять иль нет – по паре фраз пойму,
Не разводя словесного поноса!

Чертовски довольный собой, он возвращается за стол и съедает кусочек сала, запив его крепким чаем с лимоном из стакана с серебряным подстаканником. Заходит первый автор и робко останавливается сразу же у входа. На нем черные очки а-ля Кот Базилио. Редактор начинает допрос:

Ну, кто таков – напомни мне сейчас,
О чем ты пишешь, глупый лоботряс?

Вошедший, тихим голосом:

Герр Гнейзенау – так меня зовут,
Писать люблю о разных кораблях,
Читатели мои работы ждут,
И без меня журнал постигнет крах…

Редактор, не давая закончить фразу, вскакивает из-за стола и кричит, протянувши блестящий от сала перст в направлении автора:

А! Вот каков ты, изощренный плут!
Твоей халтурой я нисколько не доволен,
«Читатели его работы ждут…»,
Вот это шутка! Братец, ты уволен!
Назвал орудием ты пушку невзначай,
Какой позор! Ты умственно увечен!
И от меня взысканье получай,
Уматывай, башку втянувши в плечи!

Поникший, автор уходит прочь. Редактор вновь садится и берет кусочек сала, бормоча про себя:

Однако же, не слишком ли я груб?
Слова, от коих в детстве отучали,
Срываются с моих прекрасных губ,
Но что же сделать – если я в печали?
Так изощрен отсева авторов процесс,
Ведь поступаю людям я на благо,
Халтуры пошлой будет вскрыт абсцесс,
И сочинят о том потомки сагу!

Появляется следующий автор. Он снимает с головы сомбреро и, перекрестившись на чертеж английского броненосного крейсера, висящий на стене, начинает говорить:

Буэнос диас, дорогой сеньор!
Меня зовут по паспорту Пуэрто Рико,
Веду в работах про испанцев разговор,
И не одну про них имею книгу!

Подавив праведный гнев, редактор уже не вскакивает, а снисходительно цедит:

Ну-ну, объелся бешеных грибов?
Возьмем, к примеру, мы любую книгу.
Какая емкость корабельных погребов?
Читатель видит в этом месте фигу.
Или изволил ты в ней написать,
Что корабля модель хранится в Эль-Хавронье,
Ведь постараться надо так соврать –
Стоит она сто лет в Подково-Конье!
Короче, я в тебя утратил веру,
От твоих ляпов просто я зверею,
Бери свое трухлявое сомбреро
И уноси-ка ноги поскорее!

И этот автор уходит. Адская, неблагодарная работа по отсеву кандидатов занимает страшно много времени – начинает темнеть. Но люди, благодарные читатели ждут новых номеров познавательно-популярной периодики, надо работать, надо! Редактор зажигает светильник, сделанный из гильзы от 152-миллиметровой пушки Канэ, и продолжает отбор кандидатур. Авторы один за другим покидают этот кабинет, и дорожки слез на запыленных творческих щеках показывают зрителю, что и они не прошли этот суровый кастинг. Изданию нужны только лучшие авторы. Лучшие из лучших. Но девяносто девять процентов отсеяно. Остался последний… Неужели и он не пройдет отбор?! Тогда можно смело закрывать журнал, ведь писать будет некому. Последний герой заходит в кабинет. Он одет в изящное кимоно Тамбовской фабрики мужской одежды, бедую сорочку с широким, словно весло, галстуком, на котором изображен кадр цветной кинохроники Второй мировой, посвященный рукопашной схватке в джунглях японских и американских солдат, на ногах – тщательно нагуталиненные гэта, из-под которых видны белые носочки с надписью «Пума». Он вежливо кивает редактору и начинает говорить:

Принес свою работу сдать в печать –
Идти стараюсь в ногу я с прогрессом,
И будут потому её читать!
Представлюсь Вам: меня зовут Смит Вессон.
Секрет весь в том, что, выпив рюмочку саке,
Я у компьютера провел не помню, сколько
И понял: на японском языке
Я говорю, как житель острова Сикоку.
И вот итог – мой личный перевод
О знаменитом бое при Харбине,
Сколько насчитывал пехотный каждый взвод,
Какие были на вооружении дубины.

Слышится прекрасная патетическая музыка – смесь Брамса с «Депеш Мод» и «Иванушками Интернейшнл». Автор и Редактор встают навстречу друг другу – их лица прекрасны и освещены светом Творчества, как новогодние елочки россиян – китайскими гирляндами. В воздухе пахнет Перспективой! Еще не совсем веря в нее, Редактор несмело вопрошает:

А вот язык тот, честно мне скажи,
Откуда знаешь и в каких пределах?
Развей моих сомнений миражи
И слово докажи конкретным делом.

Автор тотчас же отвечает:

Язык освоил в совершенстве сам,
Все дело здесь – в особенном упорстве,
Открылся лингвистический Сезам,
Лишь постучал по клавишам я смелой горстью!

Сомнения Редактора окончательно улетучиваются, он усаживает Автора за стол, угощает его чаем, потчует салом, подписывает авторский договор. Простора редакторского кабинета слишком мало для празднования такого события, и единомышленники удаляются в направлении ближайшей таверны для продолжения банкета…

…В кабинет Редактора входит уборщица, чтобы навести порядок. Она ворчит:

Ведь, вроде, взрослый, а наивный, как дитя,
Любое слово в переводчик Гугла внес -
С толмачеством ты справишься шутя,
И на любой ответит он вопрос.
Но в простоте таится западня:
Такому переводу веры нет,
Образование не сможет заменять
Нам безлимитный и коварный Интернет…

ЗАНАВЕС